Всё внимание на меня!

Светлана Камынина, актриса театра и кино

Когда я была маленькой, очень любила становиться центром внимания. Правда, без пресловутых табуреток. Дед рассказывал, что однажды, когда я была ещё шестимесячной, он перевозил меня в самолёте, пассажиры говорили: «Ой, какая девочка, а можно подержать?» — и я пошла по рукам. И, говорил он, уже тогда была совершенно счастлива вниманию окружающих. Так по сей день: когда я знаю, что на мне сосредоточено внимание, чувствую себя очень хорошо, на месте.

Я много врала. Но сейчас понимаю, что это ложь, а тогда мне казалось, что это безобидные фантазии. Я была чудовищной фантазеркой. Не могла просто так прийти, не рассказав какую-то историю, потому что придумывала, воображала что-нибудь каждый день.

Мне хотелось говорить на каком-то языке иностранном, я выдумала свой собственный. Мама ругалась: прекрати, что ты лопочешь? Говори нормально. Первый класс, шесть лет мне было, что ли.

Всегда испытывала потребность в частой смене событий, меня не устраивала какая-то одна долгоиграющая история, они мне быстро надоедали. Я искала что-то новое.

Я должна была стать экономистом. Папа работал в банковской системе, и на семейном совете решили, что я пойду по его стопам. Мне тогда было 13 лет, и я не сопротивлялась. Пошла по этим стопам и шесть лет училась. Я дипломированный экономист по первому образованию. Отработала какое-то время в банке. Но все не зря. За это время точно поняла: это не мое, мне это не нужно, мне хочется другого.

Статика угнетала. Вот это движение, бурление — меня туда тянуло. Хотя сейчас я понимаю, что в статике нет ничего плохого. Статики как таковой и не бывает в чистом виде, но тогда мне так не казалось.

Говорили, что 21 год — это пенсионный возраст для поступающей в театральное училище, а я оказалась не самой старшей на курсе. Я поняла, что если не попробую — буду мучиться всю жизнь. Все сложилось наилучшим образом, потому что я не дала страху овладеть собой.

Первая лекция, «мастерство актера», была в 9. Я приходила в 8, репетировала этюды. А уходили мы, чтобы попасть на последнюю электричку метро, в 23:45. И так четыре года. Я не уставала, мы не уставали. Все мы успевали: и побухивать, и в истории ввязываться, и романы крутить, радоваться, страдать, и к экзаменам готовиться. Все это было. При этом я ещё успевала работать официанткой.

На первом курсе все чувствуют себя народными артистами. Все поступили, у всех ощущение победы. Абсолютный, обнаженный энтузиазм во всей красе. К четвертому курсу это проходит, сменяется пониманием: все-таки не народные, но какие-никакие — артисты.

Есть предмет «наблюдение» — показываешь людей, животных, вещи. Я исполняла жирафа. Причём для этого требовалось три человека, жирафа невозможно сделать одному. Один человек — задние ноги, другой — передние, а я наверху, голова и шея. Педагог по актерскому мастерству Сергей Иванович Земцов сказал: «Жирафов что-то я не припомню. Были очень смешные амебы, инфузории-туфельки, многое было, но вот жирафов не было». Моего звали Гриша.

Волнение перед камерой, перед сценой есть всегда. Раньше ужасно волновалась. И сейчас волнуюсь, но амплитуда уменьшается. Главное — направить волнение в нужное русло, превратить его в энергию. Это приходит с опытом, со временем.

Страх — притягивает обстоятельства. Если ты чего-то боишься, усиленно, намеренно, сосредоточенно и напряженно, ты, конечно же, это получаешь. Я очень боялась после института не попасть в театр — и таки я в него не попала!

Мой педагог предупреждал: «У стоматолога всегда будет работа, у людей всегда ломаются зубы, у бухгалтера всегда будет работа, уборщицы, у директора банка будет всегда работа. А у вас работа будет не всегда. Вы можете быть семи пядей во лбу и какого угодно размера таланта, вы — люди судьбы». Вот эта удача пресловутая, какие-то звезды должны сойтись. Мне было трудно осознавать эту зависимость. Ты понимаешь, что хочешь работать, можешь работать, знаешь, как работать, но у тебя нет этой работы. Отчаяться хочется. Хавьер Бардем, по-моему, говорил, что после  «Оскара» за «Старикам тут не место» два года сидел без работы. Вот ну как? И что делать? Это именно «люди судьбы». Какой пафос! Но мы зависимы, понимаете?

Цветы, успех, красивые костюмы, признание, куча поклонников? Нет, это отсутствие работы, отсутствие денег и полное непонимание, что делать дальше. У меня был такой период. Но хватило стойкости, я в себя почему-то верила. Мне кажется, что никто в меня не верил, а я сама — верила.

Держишься на эпизодиках — хоть 100 долларов, хоть 200, для поддержания штанов. Все это происходило до моего появления в фильме «Бумер-2». У меня там роль второго плана, и то сокращенная в итоге. Но и это в меня вселило надежду. За «Бумером-2» появился на данный момент мой единственный полнометражный художественный фильм «Простые вещи», который получил главный приз на «Кинотавре». Я была номинирована на «Нику». Ну и апофеоз всего — это, конечно, сериал «Интерны».

Снегуризм. Нет, это реальный шанс поправить свои финансовые дела за 2 недели очень серьезно. Да, я была и Снегурочкой. Купила себе костюм, выбрала Деда Мороза — шикарный Дед был, — мы приходили к детям в садики, ходили по домам, и большие компании взрослых людей тоже нас к себе звали. Корпоративы, все такое. Это оттачивает мастерство и очень тренирует! Понимаешь, тут либо ты его, либо он тебя. Надо уметь включать людей, заставлять их что-то делать, чтобы был движняк, чтобы интересно и по-настоящему весело. Я очень хорошо помню этих дяденек в галстуках и пиджаках... Дед Мороз говорил: «Внученька! Ты узнаешь? Это же Мишенька наш! Помнишь, он у меня на коленочках сидел!» Мы с ним дяденек в дорогих костюмах и галстуках ставили на табуретки при всем коллективе, заставляли читать стишки, песни нам петь. Мы их просто отжимали! Делали из них детей, и они не сопротивлялись.

Спектакль — как математическое уравнение, где все неизвестные раскрываются в процессе игры. Так сказала моя мама, она у меня математик.

Актёрство — это потребность в обнажении своего внутреннего мира. Возможность прожить за одну — много жизней, почувствовать, что чувствуют другие люди. Бывают события в жизни — не дай Бог никому таких, — актёрство помогает прожить их, понять, открыться им. Не дай Бог никому оказаться в ситуации Медеи, например. Но понять, что, какие механизмы задействованы в её сознании, почему она поступала так, а не иначе, как человек пришел к тому, к чему он пришёл, это очень интересно. И очень трудно. Мне нравится исследовать человеческую натуру. С каждой новой ролью становятся очевидней какие-то вещи, о которых ты, если бы не актёрская судьба, вообще бы никогда не задумалась.

Доверие. Когда только начинаю работать с людьми, первое, что я делаю, — я безоговорочно доверяю. Иначе ничего не получается. Если я начинаю сомневаться, если мне кажется, что он здесь неправ, тут не так, тут не эдак — сразу пошло болтание. Доверяй партнёру.

Твой партнер на сцене — это твое спасение. Держись за него. Это тандем: ты и партнер. Я иду от себя к нему, он идёт от себя ко мне, как-то так. И очень важно не терять партнера. Отпустил его во время игры — и всё.

Актер — это глина, режиссер — гончар. Мне больше нравится такой подход. Потому что актер сам по себе такой материал пластичный, очень текучий. Воск, понимаете? При желании можно из актера вытянуть очень многое. Мне не нравится, когда режиссёр игнорирует работу с актёром. Как актриса я могу прийти, наколбасить, дескать, вся я сейчас из огня, и уйти. Но толку не будет, нужно структуру этому придать, форму. Нужен глаз, контролирующий строение повествования. Режиссер — это очень важно.

Жоэль Помра — мой любимый режиссёр, я много работала с ним, судьба свела. Гений, конечно. Ну, простите. Но я думаю, что это так. Он просто сам в прошлом актер и очень хорошо чувствует природу, очень бережно относился к актерам и как-то умеет их раскрывать по-новому. Это, конечно, дурацкая аналогия, но мне кажется, чем больше ты работаешь с актёром, тем больше он раскрывается, как цветок. Работа становится глубже, объёмней, богаче.

Испытание успехом и деньгами — одно из самых серьезных. Наверное, успех может очень сильно вскружить голову. И очень легко поверить, что ты какой-то... что ты над всеми. Это нехорошее чувство, опасное, какие-то миллиметры — и ты можешь свалиться в жуткие вещи и не заметить этого. Искушение.

В актёре очень важны живость и непосредственность. Как только у тебя начинает что-то затвердевать в сознании, как только что-то начинает костенеть — ты мертвец. Никакие конструкции не должны застывать, все должно быть подвижным. Нужно уметь сохранять эту детскую открытость, свежесть, искренность.

Меня корят иногда близкие: «Света, ты сейчас на кухне стоишь дома, чего ты тут играешь?» Может, я просто не замечаю этого? Мне кажется, нет же, я уверена, что нисколько не играю в жизни. И вообще считаю это недопустимым. Должно быть какое-то место небесной чистоты, ясности. Но, с другой стороны, сама же себя подлавливаю: иду я в прекрасный день по Покровке — как на казнь. На небе ни облачка, погода шепчет, настроение хорошее, жизнь течёт приятно, а в воображении я — персонаж, а вокруг него картины одна другой мрачней. Это как какой-то тренинг. Актёрское, да. Будто репетирую внутри себя что-то постоянно.

Я в последнее время учусь вообще доверять людям. Учусь заново. Так легче и проще. В какой-то момент стало страшно это делать, страх держал. А теперь сомневаюсь, что всегда во всём права и только я знаю, как лучше. Нет. Компромисс возможен, и комфортней на него идти без напора.

Всегда требуются затраты. А в нашей профессии они фантастические, потому что актёр работает собой. Я и есть мой собственный инструмент.