Красавица и чудовище

В тот день, придя домой из школы, я долго смотрелась в зеркало.

Нам задали сочинение на тему «Красота». И многие мальчишки в классе написали про какую-то прекрасную-распрекрасную девочку с золотыми кудрями и «небесными» глазами. Похоже, все они поголовно влюблены в Лизу. Это она у нас по части глаз цвета неба и волос цвета пшеницы.

Бабушка назвала меня воображулей. При чём тут это, не понимаю. Я же не от скуки перед зеркалом верчусь.

Можно было бы спросить у кого-нибудь, но у кого? От родителей правды не дождёшься – они как заладят: «Ты у нас самая лучшая, самая хорошенькая», – начнут тискать, целовать, как будто я какая-нибудь трёхлетка, и всё, и никакого человеческого ответа. А у посторонних и не спросишь как-то… Ну разве подойдёшь с таким вопросом, допустим, к Пашке, которого даже наша Ольга Сергеевна зовёт красавчиком? Засмеёт же.

После вечера, проведённого у зеркала, ситуация совсем не прояснилась, и я с тяжёлым сердцем отправилась в кровать.

Наутро твёрдо решила понаблюдать за Лизой. И чего она всем так нравится?

Я старательно думала о своей изюминке всю дорогу, но в школе напрочь про это забыла.

Посмотрев на Лизу всего несколько минут, я поняла, что она не просто так стала мечтой всех мальчишек в классе. Я даже сама залюбовалась. Какая у неё милая улыбка, какой аккуратный хорошенький носик, какие большие, чистые глаза… Ну почему я не такая?!

Остаток дня прошел в трауре. Я избегала зеркал и от расстройства съела пару лишних булок в столовой.

С 1 сентября уже две недели прошло – как это я сразу не заметила, какая она красивая? Идеал! Эталон! Ох и ах!

После уроков я поднималась на продлёнку, а на лестнице стояли две мамы девочек из нашего класса. Они, как водится, обсуждали что-то жутко важное заговорщицким полушёпотом, и я по привычке прислушалась. Ой, не стоило мне этого делать.
– …в этой школе такие дети красивые! Боюсь, моя комплексовать будет…
– Да брось, твоя-то хорошенькая… А вон, смотри, девочка идёт, видишь? Вот бедняжка, вот намучается ребёнок! Что тут сделаешь, если страшненькая родилась. А только что такая Мальвинка пробегала – как из рекламы, картинка просто!..

Я проревела в подушку полночи (на всю ночь меня не хватило). Утром моё отражение вполне соответствовало гордому званию «страшненькой бедняжки».

На следующий день Лиза, вопреки моим молитвам, сидела за своей второй партой и улыбалась.

Всю математику я довольно злобно смотрела ей в затылок и получила пару замечаний от Ольги Сергеевны – мол, не тем занята. А чем мне ещё заниматься? Я ничем другим заниматься не могу! Лиза красивая, я страшненькая. Дайте хоть взглядом её хорошенько просверлить.

А на второй перемене случилось удивительное.

Она подошла ко мне. Ни с того ни с сего. За две недели она мне и слова не сказала, а тут – взяла и подошла.
– Привет, – говорит.
И улыбается так, что ненавидеть её становится всё труднее. Мальвинка. Идеал. Эталон.
– Привет.
– Ты чего сегодня грустная такая, а?
Я замялась.
– Ну… Да так, ерунда… Странно, что ты вообще меня заметила.
– Почему же я не должна тебя замечать?
Эта фраза явно оказалась лишней. Я почувствовала, как слова закипают где-то внутри и обжигающими пузырьками подступают к горлу.
– Потому что ты красивая, а я страшненькая! Потому что меня жалеют, а тебя обожают! Потому что… Потому что… На тебя все мальчишки смотрят с восхищением, все родители, все учителя! Только и слышно вокруг – ах, Лизонька, Мальвинка, небесные глаза, золотые кудри! Все только о тебе и говорят, а я что?! Я… я…

Но Лиза, вопреки моим ожиданиям, не засмеялась, не разозлилась, а выдержала долгую паузу. Когда я наконец осмелилась поднять глаза, на её ангельском личике было только какое-то удивление, что ли. Или растерянность.
– Ника, да ты что… Разве в этом дело? Не такая уж я и красивая… Ник, ну чего ты…
– Не надо меня успокаивать! – гордо сказала я, собрав в кулак жалкие остатки воли. – Ты именно такая, красивая, сама знаешь. А я… Ничего, переживу как-нибудь. Не всем красавицами быть, в конце концов, кто-то должен и чудовищем…
Лиза нахмурилась.
– Нет уж, так не пойдёт, – она вздохнула и взяла меня за руку. – Знаешь, мне мама всегда говорит, что самое главное – красота внутренняя. Потому, что она с годами не угасает, а только расцветает и может украсить любого, даже самого некрасивого человека… Да, как-то так мама говорила… Тебя все любят, Ника. Правда! Просто по-другому… На меня-то смотрят как на картинку. А тебя хвалят за доброту, за то, что после уроков всегда остаешься и класс наш убираешь, за то, что по русскому списывать даёшь… Я сама слышала! Вот вчера в столовой Настя не дала конфету Сёме, а он сказал, что ты с ним всегда делишься и что ты добрая и совсем-совсем не жадная, не то, что она. Ника, ну Ника, ну чего ты, ну улыбнись…

Я смотрела на Лизу, чувствовала, как она теребит мой рукав, и слушала, как она рассказывает про внутреннюю красоту, и мне вдруг всё стало ясно.
– Знаешь, Лиза… Ты меня прости. Я тебе завидовала страшно! А ты… Мне кажется, я теперь понимаю, почему тебя все так любят. Ты же добрая. У тебя же эта вот внутренняя красота, она, ну, такая же яркая, как и внешняя, понимаешь?
Лиза заулыбалась и обняла меня.
– А давай на природоведении сядем вместе, а? Если разрешат?
– Давай!

Так у меня появилась первая настоящая подруга. А сочинение про красоту я попросила у Ольги Сергеевны – переделать.

И написала про Лизку. Ни словом не обмолвилась о том, как она хороша собой. Писала, что она добрая и отзывчивая, что она умеет слушать и подбадривать, что ей небезразличны другие люди.

Про её красоту написала. Про внутреннюю.