Какая боль

Мой сын плохо бегает, неважно прыгает и, кажется, не аттестован по физкультуре за шестой класс. Со всем остальным у него тоже не очень (математика, физика, география, русский, литература, поведение, далее — везде).

Ему 12, и он мечтает стать футболистом. Как Эрнандес, Роналду, Зидан и Касильяс (ой, кажется, Касильяс все-таки не полузащитник). Мой сын считает, что он прекрасен именно в полузащите (правой или левой— я не помню). При этом он плохо бегает, неважно прыгает и, напомню, не аттестован по физкультуре.

Ему 12 и он мечтает жить в Майами, возить на «порше» крутых телок, красиво откидывать длинные волосы со лба и картинно падать на поле. Я пророчу ему армию, место кассира в супермаркете «Магнолия» или — в лучшем случае — менеджера торгового зала в «Apple store». У него — переходный возраст, у меня — материнские амбиции. Все сложно.

Мы попытались записаться в детский клуб «Торпедо»: два часа мальчик простоял неподвижно, прилипнув к забору, наблюдая за чужой тренировкой, — до мечты оставалось не больше метра. После к нам вразвалку подошел тренер, попросил почеканить мяч: «Никаких навыков, забудьте о футболе, у меня тут дети с пяти лет занимаются!» — и тренер лениво прошествовал в сторону раздевалки, сопровождаемый мальчишками в форме. Мой мальчишка ссутулил плечи, молча развернулся и, загребая ногами внутрь, пошел домой, лег на кровать лицом к стене и провел так сутки.

Ему было десять, мечта рассыпалась за секунду, звеня осколками.

Я предлагала то чай, то — забыв все свои принципы — колу и чипсы; муж бегал по квартире и кричал: «Покажи мне тренера, я его размажу, нельзя говорить такое детям в лицо!», — а потом предлагал сыну: «Ну хочешь я за дошираком сбегаю?» — и: «Давай купим тебе новый мобильник?» Сын лежал и смотрел в стену. Он даже не плакал.

Через неделю мы записали ребенка в какую-то любительскую секцию: унылый школьный спортзал в Лефортове, тренер с замашками армейского майора, списки запрещенных продуктов, «на-первый-второй-рассчитайсь», бег на месте и — увы — никакого футбола. Потом был декабрь и тренировки на Преображенке, потом еще что-то, потом все накрылось. Мы занимались природоведением и математикой, покупали сыну красивую футбольную форму, которую он заботливо развешивал на плечиках в шкафу и иногда надевал дома, чтобы посмотреть по телевизору, как «Реал» разделывает «Манчестер».

А потом кто-то рассказал нам про Tagsport.

Теперь я понимаю, таким и должен быть идеальный спорт — игра для всех, счастье, как оно есть: три раза в неделю дети играют в настоящий футбол, даже если они плохо бегают, неважно прыгают, плохо видят, регулярно не попадают по мячу и ни разу в своей жизни не отжались. Я поняла наконец, что футбол — это вообще ни разу не про спорт и достижения, это история про любовь, а только потом еще немножко про игру и команду.

Мы сидим в кафе и лениво обсуждаем имя нового потенциального мальчика:
— Семен, ну отличное же имя, нет?
— Профессор Сема Балдин?! — муж задумчиво льет молоко мимо чашки, — нет, как-то не звучит.
Я уныло смотрю на 12-летнего сына, который уже полчаса сосредоточенно изучает свой собственный профиль во «Вконтакте»:
— Ну а автослесарь Сема Балдин звучит отлично!

Самым сложным с детьми для меня в итоге оказались не бессонные ночи, не колики, не болезни, ни вот эта вся моя от них зависимость — самым сложным оказалось принять их такими, как они есть. Я стараюсь, я очень стараюсь, я взрослая образованная женщина, я читала много книг, я работаю над собой, честное слово! Я знаю, что дети никому ничего не должны; знаю все про материнские комплексы и неоправданные ожидания; знаю, что подростков надо отпускать; знаю, что детей надо просто любить — такими, какие они есть, я все это знаю. И я очень их люблю. Но мне трудно: я расстраиваюсь, что моя дочка полненькая и неуклюжая; что сын — троечник, ничего не хочет и вообще, попался с сигаретами на школьном дворе; что я думала, он очень умный, а реальность не устает демонстрировать, что он так себе — обычный мальчик, хуже того — иногда кажется, что полный дурак (я, конечно же, понимаю, что на самом деле дурак в этой истории — я, но тем не менее).

Особенно, конечно, сложно принять подростка: ты его вроде жалеешь, ты понимаешь, что он бедненький и ему ужасно плохо, потому что вокруг одни враги, а потом с утра, не успев проснуться, он демонстрирует такую мину, что хочется немедленно развернуться и вмазать с ноги. Это все отчаянно неправильно, мальчика жалко, но так оно есть.

Сначала я была против такого количества футбола в нашей жизни: какой футбол, когда двойка за десятичные дроби?! Ставила условия: решишь домашку про силу трения — пойдешь на тренировку. Я штудировала учебник, а сын тайком подглядывал в телефоне итоги мачта «Реал» — «Атлетико».

Я пыталась заставить его взглянуть в глаза реальности: тебе 12, ты плохо бегаешь — из тебя не получится Месси, может быть, подумать о карьере футбольного журналиста? Но у тебя не получится, если ты будешь так плохо писать сочинения. А вот футбольный менеджмент? Это очень интересно! Только надо хорошо заниматься математикой. Ну и так далее.

Потом я сдалась: хочет ребенок футбол — пусть будет футбол, потому что это, как ни обидно признавать, единственное, что вообще его сейчас интересует. Не морфологический разбор слова, не палеонтология, не робототехника, а футбол. И не важно, что он плохо бегает, неважно прыгает и, кажется, теперь будет не аттестован еще и по математике. Принять это было сложно. Я до сих пор не совсем.

Но сегодня я прочитала колонку Владимира Долгого-Рапопорта и заплакала. Потому что я теперь знаю, футбол — это в первую очередь про любовь. И, кстати, кто скажет, что детский тренер — плохая карьера?

Фото Анны Шмитько

«Моему сыну 12 лет, и он мечтает стать футболистом». Новая колонка Александры Довлатовой-Мечик

Прочитала колонку Владимира Долгого-Рапопорта и заплакала.

Мой сын плохо бегает, неважно прыгает и, кажется, не аттестован по физкультуре за шестой класс. Со всем остальным у него тоже не очень (математика, физика, география, русский, литература, поведение, далее — везде).

Ему 12, и он мечтает стать футболистом. Как Эрнандес, Роналду, Зидан и Касильяс (ой, кажется, Касильяс все-таки не полузащитник). Мой сын считает, что он прекрасен именно в полузащите (правой или левой— я не помню). При этом он плохо бегает, неважно прыгает и, напомню, не аттестован по физкультуре.

Ему 12 и он мечтает жить в Майами, возить на «порше» крутых телок, красиво откидывать длинные волосы со лба и картинно падать на поле. Я пророчу ему армию, место кассира в супермаркете «Магнолия» или — в лучшем случае — менеджера торгового зала в «Apple store». У него — переходный возраст, у меня — материнские амбиции. Все сложно.

Мы попытались записаться в детский клуб «Торпедо»: два часа мальчик простоял неподвижно, прилипнув к забору, наблюдая за чужой тренировкой, — до мечты оставалось не больше метра. После к нам вразвалку подошел тренер, попросил почеканить мяч: «Никаких навыков, забудьте о футболе, у меня тут дети с пяти лет занимаются!» — и тренер лениво прошествовал в сторону раздевалки, сопровождаемый мальчишками в форме. Мой мальчишка ссутулил плечи, молча развернулся и, загребая ногами внутрь, пошел домой, лег на кровать лицом к стене и провел так сутки.

Ему было десять, мечта рассыпалась за секунду, звеня осколками.

Я предлагала то чай, то — забыв все свои принципы — колу и чипсы; муж бегал по квартире и кричал: «Покажи мне тренера, я его размажу, нельзя говорить такое детям в лицо!», — а потом предлагал сыну: «Ну хочешь я за дошираком сбегаю?» — и: «Давай купим тебе новый мобильник?» Сын лежал и смотрел в стену. Он даже не плакал.

Через неделю мы записали ребенка в какую-то любительскую секцию: унылый школьный спортзал в Лефортове, тренер с замашками армейского майора, списки запрещенных продуктов, «на-первый-второй-рассчитайсь», бег на месте и — увы — никакого футбола. Потом был декабрь и тренировки на Преображенке, потом еще что-то, потом все накрылось. Мы занимались природоведением и математикой, покупали сыну красивую футбольную форму, которую он заботливо развешивал на плечиках в шкафу и иногда надевал дома, чтобы посмотреть по телевизору, как «Реал» разделывает «Манчестер».

А потом кто-то рассказал нам про Tagsport.

Теперь я понимаю, таким и должен быть идеальный спорт — игра для всех, счастье, как оно есть: три раза в неделю дети играют в настоящий футбол, даже если они плохо бегают, неважно прыгают, плохо видят, регулярно не попадают по мячу и ни разу в своей жизни не отжались. Я поняла наконец, что футбол — это вообще ни разу не про спорт и достижения, это история про любовь, а только потом еще немножко про игру и команду.

Мы сидим в кафе и лениво обсуждаем имя нового потенциального мальчика:
— Семен, ну отличное же имя, нет?
— Профессор Сема Балдин?! — муж задумчиво льет молоко мимо чашки, — нет, как-то не звучит.
Я уныло смотрю на 12-летнего сына, который уже полчаса сосредоточенно изучает свой собственный профиль во «Вконтакте»:
— Ну а автослесарь Сема Балдин звучит отлично!

Самым сложным с детьми для меня в итоге оказались не бессонные ночи, не колики, не болезни, ни вот эта вся моя от них зависимость — самым сложным оказалось принять их такими, как они есть. Я стараюсь, я очень стараюсь, я взрослая образованная женщина, я читала много книг, я работаю над собой, честное слово! Я знаю, что дети никому ничего не должны; знаю все про материнские комплексы и неоправданные ожидания; знаю, что подростков надо отпускать; знаю, что детей надо просто любить — такими, какие они есть, я все это знаю. И я очень их люблю. Но мне трудно: я расстраиваюсь, что моя дочка полненькая и неуклюжая; что сын — троечник, ничего не хочет и вообще, попался с сигаретами на школьном дворе; что я думала, он очень умный, а реальность не устает демонстрировать, что он так себе — обычный мальчик, хуже того — иногда кажется, что полный дурак (я, конечно же, понимаю, что на самом деле дурак в этой истории — я, но тем не менее).

Особенно, конечно, сложно принять подростка: ты его вроде жалеешь, ты понимаешь, что он бедненький и ему ужасно плохо, потому что вокруг одни враги, а потом с утра, не успев проснуться, он демонстрирует такую мину, что хочется немедленно развернуться и вмазать с ноги. Это все отчаянно неправильно, мальчика жалко, но так оно есть.

Сначала я была против такого количества футбола в нашей жизни: какой футбол, когда двойка за десятичные дроби?! Ставила условия: решишь домашку про силу трения — пойдешь на тренировку. Я штудировала учебник, а сын тайком подглядывал в телефоне итоги мачта «Реал» — «Атлетико».

Я пыталась заставить его взглянуть в глаза реальности: тебе 12, ты плохо бегаешь — из тебя не получится Месси, может быть, подумать о карьере футбольного журналиста? Но у тебя не получится, если ты будешь так плохо писать сочинения. А вот футбольный менеджмент? Это очень интересно! Только надо хорошо заниматься математикой. Ну и так далее.

Потом я сдалась: хочет ребенок футбол — пусть будет футбол, потому что это, как ни обидно признавать, единственное, что вообще его сейчас интересует. Не морфологический разбор слова, не палеонтология, не робототехника, а футбол. И не важно, что он плохо бегает, неважно прыгает и, кажется, теперь будет не аттестован еще и по математике. Принять это было сложно. Я до сих пор не совсем.

Но сегодня я прочитала колонку Владимира Долгого-Рапопорта и заплакала. Потому что я теперь знаю, футбол — это в первую очередь про любовь. И, кстати, кто скажет, что детский тренер — плохая карьера?

Фото Анны Шмитько